Во время воен и бедствий обнажаются все человеческие качества. Кто был труслив, мелочен или глуп, но скрывал – обязательно это проявит, кто добр и велик душой – не сможет пройти мимо чужой беды. Именно такой оказалась героиня нашей сегодняшней истории. Она, несмотря на свои собственные лишения, подобрала и подняла на ноги пятерых детей. Чужих детей, которые стали ей родными. Прочтите рассказ Бориса Ганаго, он пробудит в вас самые искренние чувства:
Городок у нас маленький, но есть в нем две достопримечательности: узловая станция, с которой идут поезда в разные концы страны, и две загородные улицы. Там только одноэтажные дома, и у каждого – сад и масса цветов.
И вот мой муж Федор – золотые руки – построил там дом, настоящий дворец, в два этажа, с верандой, балконами и даже двумя входами. Я тогда удивлялась, зачем разные входы, а он объяснил, что для сыновей – у нас их двое было, Иван и Костя.
Но все сложилось по-другому. Началась война с фашистской Германией. Сначала ушел мой Федор, потом один за другим два сына, а через несколько месяцев пришла из части похоронка – погибли оба…
Я сходила с ума. Хожу по пустому дому-дворцу и думаю – как жить?
Работала я в это время в райкоме, мне очень сочувствовали, успокаивали, как могли. Однажды иду я около вокзала, и вдруг летят три самолета. Люди как закричат: «Немцы, немцы!» – и рассыпались в разные стороны. Я тоже в какой-то подъезд забежала. И тут зенитки стали по самолетам бить: узловая станция сильно охранялась, через нее шли поезда с солдатами и техникой.
Вижу – бежит по площади женщина с девочкой на руках. Я ей кричу: «Сюда! Сюда! Прячься!». Она ничего не слышит и продолжает бежать. И тут один из самолетов сбросил бомбу прямо на площадь. Женщина упала и ребенка собой прикрыла. Я, ничего не помня, бросилась к ней. Вижу, она мертвая. Тут милиция подоспела, женщину забрали, хотели и девочку взять.
Я прижала ее к себе, думаю, ни за что не отдам, и сую им удостоверение райкомовского работника. Они говорят – иди, и чемодан той женщины отдали. Я – в райком: «Девчата, оформляйте мне ребенка! Мать на глазах у меня убили, а об отце в документах – прочерк…»
Они сначала стали отговаривать: «Лиза, как же ты работать будешь? Малышку в ясли не устроишь – они забиты». А я взяла лист бумаги и написала заявление об увольнении: «Не пропаду, – говорю, – надомницей пойду, гимнастерки солдатам шить».
Унесла я домой мою первую дочку – Катю, пяти лет, как было указано в документах, и стала она Екатериной Федоровной Андреевой по имени и фамилии моего мужа.
Уж как я любила ее, как баловала… Ну, думаю, испорчу ребенка, надо что-то делать. Зашла я как-то на свою бывшую работу в райком, а они двух девчушек двойняшек, лет трех-четырех, в детдом оформляют. Я к ним: «Отдайте их мне, а то я Катю совсем избалую». Так появились у меня Маша и Настя.
А тут соседка парнишку привела шести лет, Петей звать. «Его мать беженка, в поезде умерла, – объяснила она, – возьми и этого, а то что у тебя – одни девки».
Взяла и его.
Живу с четырьмя малютками. Тяжело стало: и еду надо приготовить, и постирать, и за детьми приглядеть, да и для шитья гимнастерок тоже нужно время – ночами их шила.
И вот, развешиваю как-то во дворе белье, и входит мальчик лет десяти-одиннадцати, худенький такой, бледный, и говорит:
— Тетенька, это ты детей в сыновья берешь?
Я молчу и смотрю на него. А он продолжает:
— Возьми меня, я тебе во всем помогать буду, – и, помолчав, добавил: – И буду тебя любить.
Как сказал он эти слова, слезы у меня из глаз и полились. Обняла его:
— Сыночек, а как звать тебя?
— Ваня, – отвечает.
— Ванюша, так у меня еще четверо: трое девчонок да парнишка. Их-то будешь любить?
А он так серьезно отвечает:
— Ну так, если сестры и брат, как не любить?
Я его за руку, и в дом. Отмыла, одела, накормила и повела знакомить с малышами.
— Вот, – говорю, – ваш старший брат Ваня. Слушайтесь его во всем и любите его.
И началась у меня с приходом Вани другая жизнь. Он мне как награда от Бога был. Взял Ваня на себя заботу о малышах, и так у него складно все получалось: и умоет, и накормит, и спать уложит, да и сказку почитает. А осенью, когда я хотела оформить его в пятый класс, он воспротивился, решил заниматься самостоятельно, сказал:
— В школу пойду, когда подрастут младшие.
Пошла я к директору школы, все рассказала, и он согласился попробовать. И Ваня справился.
Война закончилась. Я запрос о Федоре несколько раз посылала, ответ был один: пропал без вести.
И вот однажды получаю письмо из какого-то госпиталя, расположенного под Москвой: «Здравствуй, Лиза! Пишет незнакомая тебе Дуся. Твой муж был доставлен в наш госпиталь в плохом состоянии: ему сделали две операции и отняли руку и ногу. Придя в себя, он заявил, что у него нет ни родственников, ни жены, а два сына погибли на войне. Но когда я его переодевала, то нашла у него в гимнастерке зашитую молитву и адрес города, где он жил с женой Лизой. Так вот, – писала Дуся, – если ты еще помнишь и ждешь своего мужа, то приезжай, если не ждешь, или замуж вышла, не езди и не пиши».
Как же я обрадовалась, хоть и обидно мне было, что Федор усомнился во мне.
Прочитала я письмо Ване. Он сразу сказал:
— Поезжай, мама, ни о чем не беспокойся.
Поехала я к мужу… Ну, как встретились? Плакали оба, а когда рассказала ему о новых детях, обрадовался. Я всю обратную дорогу о них говорила, а больше всего о Ванюше.
Когда зашли в дом, вся малышня облепила его:
— Папа, папа приехал! — хором кричали. Всех перецеловал Федор, а потом подошел к Ване, обнял его со слезами и сказал:
— Спасибо, сын, спасибо за все.
Ну, стали жить. Ваня с отличием закончил школу, пошел работать на стройку, где когда-то начинал Федор, и одновременно поступил на заочное отделение в Московский строительный институт. Окончив его, женился на Кате.
Двойняшки Маша и Настя вышли замуж за военных и уехали. А через пару лет женился и Петр.
И все дети своих дочек называли Лизами – в честь бабушки.
Носатый и мохнатый маникюр в московском салоне красоты!